Світло горіло всю ніч до ранку. Протяги легко торкали фіранку. В будинку спали. Спали в місті. Темрява перекривала мости. Стиглі яблука в чорному листі продовжували рости.
читать дальшеЗапах дощу на нічній веранді. Великі дерева такі безпорадні – стояли сам на сам із повітрям, мовчали, слухали, входили в тінь, торкалися темряви мокрим віттям, кожним із переплетінь.
Будинок спав. У його коридорах стояла любов, як хвороба в порах, як звук, що зривається з піднебіння, як промені, що добиваються дна – вивітрена, мерехка, осіння, вона стояла одна.
Сходи, сволоки, книги й меблі: речі – вимучені і теплі, назви, з яких починалися ранки, простір, який формував вечори, звички, залежності, забаганки – згадуй і говори.
Вікна вихоплювали прохолоду, і ніби прапор або свободу, вперто і віддано, знов і знов її зберігали, усім на подив, сюди ніхто давно не приходив, звідси ніхто не пішов.
Світлі, спраглі, безособові. Все тримається на любові, все стосується головного, все постає з дрібниць, з незрозумілого і живого, зі свідчень і таємниць.
Хай стоять непокірні будинки. З якої не починай сторінки – час перемотує рвані жили, перетягує сірі бинти. Тебе тут надто сильно любили, щоби звідси піти.
Хай буде так, як було раніше. Вона чекає, але не пише, як і завжди восени. Світло холоне серед кімнати, і вже коли їй потрібно вставати, починають снитися сни.
что ни слово – мотив для песни, что ни весточка – теплота. обещаю, мы будем вместе - сквозь недели и города - ты – влюбленный в надежду Голем. я не Ева (скорей Лилит). есть предчувствие непокоя - сердце ноет, но не болит.
текст – как музыка для признаний. как попытка звучать еще... каждый кто дозвонился маме… троекратно за все прощен. каждый кто полюбил однажды - будет проклят, но не судим. если хочешь сейчас о важном, оставайся и посидим.
что сказать мне тебе о горе, коль обоим близка война? ничего от тебя не скрою, если нежности пелена нас окутает в эту зиму… что готовит грядущий год? я устала казаться сильной и идти напролом вперед в одиночестве.
в темноте ли? я не знаю пути назад. столько шрамов на этом теле, что и Богу не рассказать… а тебе бы хотелось очень, и тебя бы хотелось близ. этой пристани, этой ночи. и поэмы
мой монолог - не молитва, не жалкий плач. мой монолог - неумелый простой аккорд. вот я сижу в темноте [воздух так горяч, будто не осень за дверью, а южный порт]. мой монолог - это тетрис из верных слов чище, честнее тех, чтО отзвучат потом. что же, пожалуй, сегодня начну с азов. этакий видео-блог опечатка.com. ком где-то в горле от всех искаженных фраз, тех, что изрезали правду на сто кусков, тех, что причиной не раз были красных глаз, тех, что покрепче наручников и оков. лжи набралось на бульварный плохой роман. хватит. достаточно. ложь во спасенье - чушь. завтра поставлю с улыбкой спокойно "done" точно напротив строки про единство душ. мы же достигнем его? честность в помощь нам. я буду знать, что хочу от тебя, от нас. память моя изворотлива и мощна. память моя не советчик мне, но компАс. память моя возвращает меня под снег, в то тридцать первое, что провела с отцом в пробке, стараясь не выпустить из-под век горькие слёзы. ну, чтобы не врать потом, что хорошо все. а после был Новый Год. боже, храни, что есть силы, мою семью. смех, оливье, президент и, конечно, торт. дальше - неделя в неравном с собой бою. "там нет меня" на репите, покуда сон голову не обернет в неземной туман. "обыкновенное чудо" [почти канон] снова и снова смотреть, не сложив диван. с мудрым Янковским шептать себе в унисон: "ты не любил её. ты не любил её". кончился снег. отопительный с ним сезон. пообтесалось под рёбрами остриё. хватит примеров? в коллекции их полно. как же ты смеешь сюда приплетать любовь? если ты любишь, не может быть глупых "но". резко? но если уж бить - сразу в глаз, не в бровь. спать бы... уютом объята моя кровать. завтрашний день - квинтэссенция стольких лет. честно. не знаю, что нужно тебе сказать.
день догорает и валится за горизонт, небо чернеет, луну одевая в тучи. полночь порадует молнией и грозой, будет дышаться гораздо свободней, лучше.
ты простоишь у окна, собирая в горсть капли холодного ливня, как будто слёзы. все, что мешало - ушло. и обида, злость больше не тянут сердце.
какой же воздух..
свежестью веет, осенней, такой родной, ветер неслышно по волосам гладит, твой долгожданный, прохладный, немой покой будто лежит за окном на прозрачной глади.
делаешь шаг вперёд - всё нутро звенит. чёрную ночь рассекаешь одеждой белой.
в густо-черных кустах надрывается соловей, повторяю, как мантру, на птичьем, во след за ним: мы живём не затем, чтобы сделать себе больней, мы живем не затем, чтобы сделать больней другим. в тусклых сумерках вдруг зажигаются фонари, а на лавочке сбоку целуются всё нежней, Кассиопея на небе слагается в дабл-ви, и Медведица ковшиком теплится рядом с ней. я немножко завидую нам и вон тем двоим. мне хотелось бы быть. на тебе, а не на войне, и душа в тишине разрывается от любви, и к последней строфе мне вдруг стало вдвойне ясней: мы живём, чтобы мягко подсвечивать изнутри. мы пришли, чтобы цветом раскрасить палитру дней, мы живем не затем, чтобы сделать больней другим, но хотя бы затем, чтоб им стало чуть-чуть теплей.
я устала от нас. мы друг другу - пустые банки, дырки в джинсах, часы без секундной, без ручки дверь, храбрецы, самодуры, обманщики, самозванки, черствый хлеб с ветчиной и вчерашний прокисший эль.
на кирпичной стене гаража возле знака стопа кто-то нáискось вывел расхожее "се ля ви", так прижми меня к этому "ви" да умчи галопом, всё идет под откос. хорошо, если по любви.
всё идет под откос. хочешь, выпьем за это дело? не одних нас Вселенная в пудру сегодня трёт. так красиво упали, что, кажется, мы взлетели: если ты не танцуешь, то ты безнадежно мертв.
я устала от поиска смысла в невнятной дрожи, все прямые мои образуют порочный круг, лягу вместо асфальта, пущу по себе прохожих - растопчи меня дó смерти, мой незнакомый друг.
всё так и шло. и если о тебе мне ничего здесь не напоминало, ни шум листвы, ни суета вокзала, то о твоём присутствии теперь всё говорит и явственней, и строже. и этот август оттого дороже, что здесь ещё немыслимей зима. пейзаж размыт, движения нерезки, и наблюдать дыханье занавески – лишь верный способ не сойти с ума, покуда тех, кто бесконечно врозь, обточит время, как слоновью кость...
подарило ей солнце косы цвета мёда и янтаря. "та, что отроду не смеётся" — говорили в селе не зря. "та, что звонких не любит песен, не становится в хоровод. ей понятен и интересен шёпот леса да омут вод. полумрак заповедной чащи, синеву колдовских озёр она видит, пожалуй, чаще, чем родимых своих сестёр."
читать дальшета сбирала такие травы — им названий порою нет, а целительства дивный навык средь сельчан был всегда в цене, только взгляд, словно уголь жгущий и хлеставший точь-в-точь кнутом вмиг отвадил в селе живущих не по делу ходить к ней в дом.
мать молила: "смири свой норов, не броди где-то до утра. ты девица уже, и скоро выйти замуж придёт пора. отвечала ей дочь на это: "будет воля моя тверда, с задушевным своим секретом не расстанусь я никогда. вы простите мне эти речи, знать, дурная я дочка Вам. только если того я встречу, кто не станет бежать, едва пересуды узнав и толки, обо мне что твердит народ, а такую, как есть — и только — сердцем примет и скажет :"Вот та, кого я искал по свету, сквозь метели, туман и зной". лишь тогда подчинюсь обету, верной стану тому женой."
и такой появился вскоре: чёрны кудри да весел взгляд. он в соседнем селе на взгорье жил с минувшего февраля. заприметив девицу, стал он пропадать под её окном. сердце юноши волновало и терзало тогда одно:
"отчего не поёшь ты песен, чем их звон для тебя не люб? и улыбка как тонкий месяц почему не затронет губ?" так спросил он однажды прямо и услышал такой ответ: "не боишься узнать секрет мой? нет? тогда расскажу, как есть. я улыбки свои и песни все оставила лесу в дар, чтоб любые уметь болезни исцелять у людей всегда. ведать также, что шепчут травы на полянах к исходу дня, и за это вполне по праву взяли плату давно с меня. улыбнусь иль спою позвонче, выплетая узор из нот, и услышавший это точно больше дня уж не проживёт. и сама я тогда истаю да рассыплюсь в золу и пыль. вот поэтому неспроста я избегаю всегда толпы."
только юноша был упорен, даже после всех этих слов не ушёл он, и этим вскоре заслужил он её любовь. ну а дальше финал известен — после свадьба была в селе. молодым жить желали вместе много долгих счастливых лет.
только жизни под общим кровом им не вышло познать сполна. оставляя лишь пепел с кровью, вдруг нежданно пришла война. и пришлось отправляться мужу в войско, дать чтоб врагу отпор. что с ним стало, никто не может вызнать как-нибудь до сих пор.
докатились бои рекою до границы того села, и "колдунья" тогда с семьёю в плен врагами взята́ была. странный норов её известен командиру войск вражьих стал. пожелал он услышать песен, что скрывали её уста.
привели ту девицу в и́збу, где знать вражья вся собрала́сь и сказали : "ты спой нам, либо в жуткий муках умрёшь сейчас." отвечала она им: "что же. отчего бы не спеть для вас? не забудьте лишь только позже: сами дали вы мне приказ."
тут за окнами закричало, залетало вдруг вороньё. та, что отроду не смеялась, улыбаясь теперь поёт.
берег географа видит издалека. чертит на карте новые параллели. жены бывалых смотрителей маяка что там не видели, в самом деле. солнце по курсу точно белее мели, каждая мать ждёт из плаваний моряка, где-то на карту ложится её рука, и отпечаток горит на планетном теле.
читать дальшедочки пилотов ждут с неба своих мессий. льётся слеза, в ней ни паузы нет, ни бунта, больше всех нас становится на секунду эта любовь, этот страх прикоснуться к грунту раньше, чем Боинг опустит свои шасси.
жёны солдат имеют уставший вид. что там стучит под другой стороной медали? эта любовь - то немногое, что им дали. эти слова - то немногое, что болит.
вот потому любовь не мужского рода. время не лечит, камень слеза не точит. вдруг он вернётся, вернётся однажды ночью? мир недвижим в ожидании этой встречи после его ухода.
эта любовь - начало для всех начал. матери, дочери - памяти нет на лица, вечно неспящие, но наяву им снится, как самолёту по небу легко летится, как переходит солдат налегке границу, как капитаны прыгают на причал. их обнимают дочери на причале, только любовь - начало, любовь - вначале, сила, которая больше самой планеты.
те, кто затеяли мир, говорят, об этом даже не думали, даже такого не представляли.
осенний поезд ушёл на запад - стучал, взметая вокруг листву. густое небо впускало лапы меж рельсов, в окна, съедало звук. нас было много, нам было мало, мы пили золото сквозь стекло, играли в карты, и одеяла хранили ночью для нас тепло. октябрьский полдень дышал прохладой, когда нас выплюнуло в перрон. сквозящий мир за его оградой раскрыл всевидящее нутро, сожрал, расплющил, прогнал парадом по паркам, улицам, площадям.
когда я гнался за кинорядом, я знал, что пришлых здесь не щадят.
и не щадили. я знал немало горячих, словно геенна, мест. но здесь настолько нас изломало, что в грудь вплавлялся нательный крест у тех, кто верил. я был свободней, сжимал в ладони могендавид, и ветер, дувший из преисподней, мне дал частицу своей любви.
запомни: город, куда ты едешь, умеет слышать и убивать. найдёшь искомое в свисте меди, под пулю выплавленной сперва.
а после - поезд бежал к востоку, скользя над травами и песком. пришлось к купе повернуться боком, скрывая вросшее над виском входное пули. тот город-солнце сполна испил из меня всю кровь и, чтобы знать, что один вернётся, пустил по венам отраву слов. и смерть цвела мне, как амаранты, на лоб смахнув из листвы венец. друзья смеялись, играли в карты, не знав, что кто-то из них мертвец. послушай, люди всегда не знают, какой из них не уйдёт живым.
мой друг, когда тебя расстреляют, я буду ждать тебя у Невы.
ты врываешься в мою жизнь, никогда не прося ключей. как всегда сумасшедший, веселый. всегда ничей. и тебя не тревожит совсем, что живу я вполне спокойно. ты всегда возвращаешься, чтобы мне сделать больно.
ты не мальчик. в тебе приютился ад. ты приходишь - я мысленно бью в набат. руки дрожью заходятся, сердце кует замки. хотя, все это зря - мне хватит твоей руки, чтобы вновь надломиться, ссутулиться, растектись. и в безумстве своем, превратится в слепую рысь, что несется на встречу к охотничьим, хищным лапам...
ты приходишь без стука. меня выпиваешь залпом. как герой из старого кинофильма, сидящий за стойкой бара. убежавший от нравоучений, от санитаров, что долбят кулаками в двери, столы и уши. все пытаясь внедрить в него, с кем ему будет лучше. он сидит весь такой измученный и усталый. плавит кубики льда, доплывает до дна бокала. вспоминая как ждал ее в суете вокзалов...
вот и ты мной, зальешь вечерами остатки сердца. чтоб, хоть как-то, хоть, временно отогреться, от завьюженных, осиротевших будней. превратить в хоть чуточку многолюдней то, что осталось от скомканных простыней. извлечешь из меня свою дозу гормона счастья, напоишь феромонами, крепко держа запястья. обнажишь все эмоции, вывернешь то наружу, что кричало в истерике: " он мне совсем не нужен. что отныне, повержено, напрочь сбито. что легко убивается, пятым глотком мохито. а казалось, давно уже пережито...
ты всегда такой. бесшабашный и нелогичный. ты меня разжигаешь, едва ли черкнувши спичкой. я опять поддаюсь,превращаюсь в совсем ручную. подневольную истеричку, совсем шальную. обезумевшую от сильнейшего из влечений. в расхитительницу секунд и таких мгновений, о которых останется лишь молчать. от которых без крыльев могла летать. за которые будет когда-то стыдно, только это потом, а сейчас не видно, как по телу ночами струится ток. как мутнеет разум, как бьет в висок, каждый твой наносекундных выдох. каждый мой, миллисекундный вдох... ...и звонки с давно заученных номеров.
ты приходишь ко мне, чтобы вновь ощутить свою силу. хоть и жизнью потрепан, но также как прежде красивый. те же жилки на шее, чернее чем ночь ресницы.те, в которые когда-то смогла влюбиться... и глаза,что так тянут в них раствориться. ты приходишь как только перестаешь мне сниться.
- Человек человеку бред, темнота и ад, - он сказал, - оглянись вокруг, если мне не веришь. - Нет, - кричу, - человек человеку - сад! Человек человеку кит, океан и берег!
Человек человеку лето и тёплый дождь, посмотри, как сверкает солнце в глазах и в сердце!.. - То блестят ножи – человек человеку нож, и удар под ребро от рождения и до смерти.
Человек человеку рана, дыра и вой, это волк в настоящем и будущем воплощенье. Волк не может без стаи – покинувший стаю волк – это бомж, это тень, он никто никому - кочевник.
Мы всего лишь осколки времени, пыль, стекло. Мы разбитые зеркала и маршрут короткий. - Нет, - кричу, - мы друг другу движенье, полёт, крыло! И плечо, и надёжный плот, и весло, и лодка!..
Даже если вот так – на грани и через боль, даже если ушёл на дно, где темно и немо - всё равно, навсегда – человек человеку – Бог. Через смерть, через ад – человек человеку – небо.
у неё под ключицей родинки - россыпь звёзд. забывай, забывай, и нет, не смотри, куда там. вам обоим положено - бравым почти солдатам, - упиваться победой и крыть остальное матом, и на спорную тему ответ очевидно прост:
вам обоим положено. дальше - кромешный мрак: у законов свои законы и всё сурово. но глядишь на неё - и стынет под горлом слово, ты берёшь её за руку - вроде бы, что такого? - и растерянно сердце в груди пропускает шаг.
ты берёшь её за руку. дальше - гудки и сбой, мир противно фонит и вполне ощутимо кружит, под ногами хрустит ледок на застывших лужах и по капельке тает - вот так отступает стужа перед первой-единственной «я навсегда с тобой».
перед первой-единственной «нам же запрещено» - это тоже о ней, только в тысячу раз больнее. ты клянёшься себе быть сдержаннее-умнее, но она улыбается (щёки чуть-чуть краснеют!) - и становится потрясающе всё равно.
ты вдыхаешь холодный воздух. тебе плевать на последствия, поводы или - возможно, - риски, на законы и кодексы, что там ещё по списку? ...у неё на ключицах. родинки. звёзды. близко. эти звёзды твои, если только захочешь взять.
ты проснешься на пряной, печеной жарой траве. над тобой свесил голову Август и сдвинул брови. он задумчиво правит стежки на тончайшем шве и горячие нитки прозрачной иголкой ловит. он иссек тебе ливнями, молнией всё нутро, цепью велосипедной изрезал больные ткани, перешел беззастенчиво черную вену вброд, извлекая на свет то, что невыносимо ранит. он достал из тебя связку острых живых шипов, каждый шип - это сгусток цикличных воспоминаний, что росли, разбухали в тебе скорбью знатных вдов, заливая твои без усталости дочернА дни. этот Август кромсал тебя лезвием всех сплошных. ты летела по белым полоскам, вдыхая запах, что и плечи расправит, и бьет, что есть сил, поддых, оставляя зверьком на дрожащих в тревоге лапах. в этом запахе листья сухие, нектар вьюнков, шоколадная фабрика, клетчатой шерсть жилетки, поезда, что стремятся всё лентой цветной с югов. этот запах прохладный, родной и немного едкий. ты искала в созвездиях отблеск Большого Пса, Август трогал за плечи пока еще теплым ветром, гладил ранним закатом по вьющимся волосам и толкал в монитор чуть нелепые фильмы ретро. он черпал из тебя литры слёз, что текли внутри, не рискуя блеснуть на глазах или впиться в щёки, и укладывал с трепетом, будто на алтари, вглубь тебя ветки синих цветов и листы осоки. он толкал тебя в руки друзьям и плескал в стакан сантиметры янтарных напитков, вливал их в горло. ты шептала на узком балконе "run, ливень, run". он послушно впивал в подоконник из струек свёрла. ты расставила точки над i за пятнадцать дней. за пятнадцать же дней Август сшил тебя ниткой шёлка. ты как будто бы стала на градус, да холодней, выпускает тепло меж стежками смешная щёлка.
ты проснёшься. немного саднит твой тончайший шов. Август прячется в солнцем залитой двойной портьере. он шепнет: - всё, конечно же, кончится хорошо. потерпи. ну а осень откроет любые двери.
Говорила мне мама – вот вырастешь большая, будешь работать – поступай как считаешь нужным, стригись хоть наголо, живи с мужем или не с мужем, гуляй до утра, а сейчас пока я решаю, и разговор окончен. читать дальшеНу я давай расти, училась так сказать без отрыва, душила в зародыше гормональные взрывы, тайком курила и вышла замуж около двадцати. Думала – вот уж оторвусь по-взрослому с ветерком, рвану в Коктебель, забью на учебу… но муж, этот пошляк, следил за мной в оба, бил по морде и вообще был ослепительным мудаком. Ну, я еще подросла и полюбила еще одну скотину и в результате генетического отбора родила от него ангела (вместо аборта), нежную деточку, и мама меня простила. Простила, но закляла, как бедную бабу лотову, теперь твоя жизнь – стирка-кормежка, одеть-обуть, воспитать, и не тяп-ляп как-нибудь, а по высшей фишке – коньки, языки и ансамбль как минимум Локтева, и оглядываться назад не моги и не слушай сплетен. И я давай стирать-кормить и все такое, не зная отдыха, сна, любви и покоя, и девчонка моя плясала у Локтева в кордебалете. А я все думала – когда же наступит мамино «поступай как знаешь» и я смогу поехать в горы Непала или саванны Кении но тут я полюбила слава богу нормального гения и слава богу вышла за него со временем замуж и он сказал – будем теперь на даче субботу и воскресенье и о море забудь. Забудь о море об Африке и Тоскане а то зря мы что ли с тобой тут говно таскали на этой даче а поплавать можно согласись и в бассейне ах мамочка-мама я верила тебе без лишних вопросов что настанет день и я стану свободна и даже богата ну обрилась я наголо как девочка Орбакайте но разве это свобода та свобода что бывает у взрослых? И я оглянулась в надежде увидеть ангелов на посылках судьбы и мне открылись до горизонта бесконечные соляные столбы
Брось якоря, Пусть разойдутся вокруг моря Посреди слишком теплого октября. Эта соль убивает, эта соль лечит раненых, говорят, Эта соль пробуждает душу, И когда твои верные призраки станут в ряд, Рваное сердце разбередят, Станет немного лучше.
Так не бойся же, к черту страх, Ты в воде все такой же легкий, как в небесах, Эта соль остается в коже и волосах, С вязкой сладостью ветра споря.
Дуй на плечо, Если вдруг станет больно и горячо - Жадное море возьмет тебя на крючок. После всего только соль на щеках печет, Только соль по щекам течет - Словно капли чужого моря.
Очень сложно идти одному вопреки судьбе. И один светлячок едва виден сам по себе – Среди веток мерцает, как маленькая звезда. Раздавить его просто – никто не заметит, да, И погаснет фонарик, и ветка теперь пуста, И улыбкой стозубой оскалилась темнота, Злобно зыркая из-под черных своих очков.
Но когда собирается тысяча светлячков, Загорается вместе – и вместе горит сильней, Нервно пятится темень, и страх отступает с ней. Твои кости – из звезд, их огонь темноту прогнал: Так свети!
Темное небо падает у воды, Я просыпаюсь, я выпускаю дым И остаюсь в одиночку один на один С тем абсолютно пустым Чувством на самом кончике языка Главное - голова на плечах легка, Ветер из уха в уха, и облака Готовы плакать
Я просыпаюсь, чтобы узнать, что спал В мире, с которым поддерживал шаткий мир, Тысячу раз я не досчитал до ста И просыпался там, где и засыпал, Будто не уходил
Теплые волны слизывают бензин. Я просыпаюсь, чтобы побыть один - Два метра ничего посреди воды, И над водой дым Со сладким запахом ненастоящих слов Главное - голова на плечах, весло Крепко сидит в руках; в целом, повезло Только зависло
Я просыпаюсь, чтобы узнать, что спал В мире, с которым поддерживал шаткий мир, Тысячу раз я не досчитал до ста И просыпался там, где и засыпал, Будто не уходил
Зависть хватает легкие и трясет Я вспоминаю цифры и буквы, всё Что от меня зависит, зависло, всё Бессмысленно
Я обiцяла вiд суму марити, впасти в кому, А тепер менi сумувати нема по кому. Нiчого не трапилось, далi не стане краще, Я говорила багато - бiльше уже не скажеш.
Я обiцяла без тебе навiть нi дня не жити, Але, бачиш, на полi сходить озиме жито. Думала, що тепер вмиратиму кожен ранок, Та з часом загоїться навiть вiдкрита рана.
Хоч про це не розкажуть по радiо та в новинах, Я тепер одна i не знаю, хто в цьому винний. Нiчого не трапилось, сум мiй стоїть на вартi, Я говорила багато - бiльше уже не варто.
я пишу : "вот, пеку пирог и варю компот". в комментариях мне отвечают: - вот! у тебя, значит, мирная жизнь, компот, а ты знаешь, что в мире война идет?
я пишу: "посмотрите, вот это - кот. он смешной и ужасно себя ведет..." в комментариях мне отвечают: -черт! как ты можешь? там-то и там-то погиб народ!
я пишу: "я кормила птенца дрозда. еле выжил, поскольку упал из гнезда". а мне пишут: - какого такого дрозда? -ты, наверное, с глузду съехала, да? ты не знаешь, что с рельсов сошли поезда, есть ли дело нам до птенца дрозда?
и напишешь однажды: "лежу в траве, мысли глупые скачут в моей голове..." и внезапно на это придет ответ: "я считал, что я мертв. оказалось, нет: я читал про кота, про дрозда, компот: это значит, что жизнь у других идет. это значит: еще существует шанс. для таких, как мы. для меня. для нас.